Тихий беспомощный скрип-полустон дверных петель, слабый скрежет ручки. У целителей чуткий слух и чуткое сердце – это их работа. 
Луна вздрогнула от странного звука, прервавшего мерных ход полусонных мыслей и музыкальный звон спиц.  Кружка с недопитым горячим чаем осталась на столе, рядом с раскрытым на середине «Вестником зельеварения» и почти законченным шарфом с кисточками.
- Бегу, бегу, - воскликнула целитель Лавгуд и, в крутом вираже обогнув стол, ринулась к двери. Именно ринулась – она всегда выполняла свои обещания, даже в полночь на внеочередном рождественском дежурстве. Вернее даже было бы сказать – особенно в такой ситуации.
Кто же это, вроде бы всех уже обошла, из срочных кто, что ли…
Лихорадочно прыгающие мысли тут же визуализировали возможные осложнения, приступы бессонницы, истерики, депрессии, клаустрофобии и другие периодически возникающие в ходе развития истории болезни проблемы.
Луна открыла дверь. Потом открыла рот. Но, разумеется, быстро закрыла и сова принялась отождествлять саму уравновешенность, как и положено настоящему профессионалу.
- Тише, все будет хорошо. Потерпите еще секундочку, пожалуйста. Все будет в порядке, - губы привычно тепло улыбались, совершенно искренне, а руки уже обняли и настойчиво потянули к удобному креслу нежданного посетителя.
Впрочем, по-настоящему нежданных гостей у Луны не было – она в силу своей склонности неограниченно верить в чудеса совершенно рационально допускала даже самый невероятный визит. Да, даже такой.
Луна осторожно усадила Малфоя, помогла ему опереться на спинку кресла и успокаивающе погладила по плечу. Но увидев, как он вздрогнул, тут же сделала шаг назад, восстанавливая неприкосновенность личного пространства.
- Anestesio, - плавный взмах и мягкий шепот. Облегченный выдох.
Луна сосредоточенно наблюдала, как на перекошенном страданием лице Малфоя появилось выражение нескрываемого облегчения. А потом просто молча покачала головой и оправилась искать на полке мазь.
Одного внимательного взгляда было вполне достаточно, а в груди все еще нестерпимо щемило от отзвука чужой боли и отчаяния.
Луна была рада, что сидящий в кресле мужчина сейчас не читает её мысли – их неисправимо жалостливая направленность едва ли понравилась бы ему.

Луна тихо сняла с полки банку с мазью и подошла к креслу, усилием воли стирая с лица выражение воинствующего сочувствия – иначе своенравный пациент опять начнет нерничать.
Бедный, бедный. Конечно, работа такая нервная, в семье неприятности. И дома так холодно, ужас просто. Так, целитель Лавгуд, ну-ка сделай важное и серьезное лицо, а то он так и заведет привычку плевать на твои рекомендации с Астрономической башни.
Мисс Лавгуд имела обыкновение буквально воображать используемые в речи метафоры, поэтому серьезное выражение лица у неё опять не получилось. Но она умела легко относиться к своим неудачам – не получилось и ладно, значит, сегодня неподходящая ночь для серьезного выражения лица. Впрочем, у Луны все ночи и дни были для этой цели негодные.
- Доброй ночи, мистер Малфой.
Судя по брезгливо-раздражительному выражению лица собеседника, с серьезностью было совсем плохо.
- Вам лучше?
Луна и сама видела, что не лучше. Просто она собиралась слегка упрекнуть аристократа в том, что он не выполняет рекомендации целителя, но замерла на полуслове, посмотрев в его глаза.
А вдруг ему попросить некого было? Домовых эльфов, наверное, неловко, а больше…
От этой мысли она так явственно представила себе, каково это, дрожать от холода где-нибудь высоком кресле в библиотеке огромного совершенно пустого замка, в котором твой голос мгновенно превратится в эхо, в эхо эха, потеряется в трещинах между ледяными камнями. Причем, у неё было смутное ощущение, что это отчаяние она не столько создает собственным воображением, сколько раскрашивает, читая в презрительно блестящих серых глазах.

ООС: так я вам и дам)